Борис Евсеевич Черток — один из немногих ныне здравствующих создателей отечественной ракетной техники, которые начали работать над ней под началом С. П. Королёва.

Автор замечательных книг, ставших подлинной энциклопедией отечественной и мировой космонавтики. 1 марта академик Черток отметил свое 99-летие. Он по-прежнему трудится на РКК «Энергия», читает лекции студентам, в январе порадовал всех своим традиционным вступительным словом на 35-х академических Королёвских чтениях. В год 50-летия полета Юрия Гагарина академик поделился своими мыслями и с читателями журнала «Российский космос».

— Борис Евсеевич, что, на ваш взгляд, позволило нам совершить этот исторический рывок в космос?

— Прежде всего мобилизационная экономика, которая способна решать важнейшие государственные задачи. Война нанесла нашей промышленности страшный удар. В то же время мы получили уникальный опыт переселения промышленности из западных районов на восток — за Урал, в Сибирь, в Казахстан. В тяжелейших условиях стране удалось удовлетворить потребности армии в основных видах вооружения, несмотря на потерю Белоруссии и Украины. Поэтому нельзя говорить, что на Совет главных конструкторов, на того же Королёва и его соратников, снизошло озарение и они решили, что можно запустить человека в космос. Конечно, они учитывали возможности нашей промышленности и опыт, который она накопила, работая в условиях ненавистной свободному рынку мобилизационной экономики.

Она интересна тем, что мы в глаза не видели никаких денег, хотя речь шла о миллионах. Нам поручали разработать и изготовить какую-то систему для тех же «Востоков» и говорили, сколько это стоит. Но когда я однажды заявил, что сэкономил миллион и неплохо бы дать мне за это хотя бы премию, то в ответ услышал: «Какую премию? А выговор не хотите? Если вам дали средства, вы обязаны их истратить до копейки и отчитаться». Эти деньги «гуляли» где-то в министерстве, переходили из одной статьи в другую. И если мы сэкономили, значит, что-то не сделали.

Такая организация экономики появилась во время войны. Тогда хозяином всего были не деньги, а решения Государственного комитета обороны и прямые указания Сталина. Будущий замминистра Виктор Яковлевич Литвинов, а тогда директор эвакуированного из Москвы в Куйбышев завода «Прогресс», рассказывал, как ему позвонил Сталин и попросил увеличить выпуск штурмовиков Ил, так нужных фронту, хотя бы на две машины в сутки. Рабочие и без того трудились на пределе сил и изготавливали по 10-12 машин, но Сталина это не устраивало. Сегодня директор закричал бы, что на это нужны деньги, а Литвинов сказал, что для этих самолетов требуются двигатели и другие комплектующие. На это Сталин сообщил, что уже дал необходимые указания смежникам.

— Но это было во время войны, после которой прошло 15 лет?

— Война окончилась, а психологию одним махом не изменишь. И запуск «Востока» с Гагариным проходил, когда эта система еще действовала. Однажды Василий Павлович Мишин возмутился, что НИИ-885 задерживает нам поставки аппаратуры для комплектования «Востоков». Сейчас мы бы могли им пригрозить невыплатой денег. А тогда все смежники их получали не от головного ОКБ-1, а непосредственно от государства. Мы могли лишь попросить ВПК обязать смежников выполнить какие-то работы. И я, будучи заместителем Королёва по системам управления, если был недоволен партнерами, ехал прямо в Кремль и жаловался. А уже ВПК спускала на них административных «собак» и заставляла выполнять наши просьбы. Госконтроль был жесточайший, но спрашивали, что требуется. Такая система действительно заставляла выполнять задание — народ еще помнил, как в военное время нарушения поставок и сроков карались трибуналом.

Поэтому не надо думать, будто Гагарин полетел только благодаря энтузиазму Совета главных и людей, работавших на фирмах Королёва и других конструкторов. Этой экономике удалось мобилизовать промышленность, и что очень важно — науку. Известно, что Главный теоретик М. В. Келдыш стал президентом АН СССР, потому что Хрущёв узрел в нем человека, который сможет работать в такой системе. И Келдыш институты Академии наук бросал нам на помощь без всяких экономических соглашений. Наверное, это уникальный период в истории Академии, когда произошло такое тесное слияние науки с промышленностью. Тогда идеи, разработки, производство и испытания составляли единый цикл.

Кстати, президент Джон Кеннеди 25 марта 1961 года поручил бригаде фон Брауна — немцу, который тоже воспитывался не на принципах демократии и свободного рынка, — возглавить работы по лунной программе. И там применили принцип, похожий на мобилизационную экономику, и тоже денег не жалели.

Кроме того, мы входили в так называемую девятку привилегированных министерств, подчиненных ВПК при Совмине, которая ведала почти всей оборонной промышленностью. Именно эти министерства обеспечили приоритет и успех нашей космонавтике.

— Все, кто создавал ракетную и космическую технику, понимали, чем они занимаются, и трудились с большим подъемом...

— Это качество, к сожалению, не всем свойственно, но исключительно эффективно. Что интересней — хапнуть побольше денег или создать систему, которая войдет в историю космонавтики и человечества? И эта увлеченность и гордость, как говорят ветераны, чувствуется до сих пор. Сейчас важнейшей задачей нашей российской космонавтики является воспитание молодого поколения, которое хоть в какой-то мере сможет обладать подобными качествами и патриотизмом.

Конечно, мы допускали ошибки, и аварий было очень много. Но они никогда не оценивались только с экономической точки зрения, главное было выяснить: почему это произошло и что надо сделать, чтобы такие ошибки и недоработки не возникали впредь. Наказывали не за убытки, которые эта авария причинила нашей экономике, а за то, что чего-то не учли и не предусмотрели. На одном из заседаний ВПК за ошибки в мягкой посадке на Луну и получении панорамы Луны (эта фотография много лет висит в моем кабинете) решили наказать Королёва, сняв с работы его заместителя Чертока. Когда председатель ВПК Л. В. Смирнов предоставил мне «последнее слово», Королёв стал на мою защиту. Он произнес фразу, которая точно отражала существо дела: «Идет процесс познания, и на этом пути ошибки неизбежны. Поэтому накладывать какие-то взыскания на тех, кто совершил ошибку неумышленно, не следует». Никто не нашел, что на это ответить, и на этом вопрос был закрыт.

— Да, Королёв умел защищать своих. Но это же Королёв!

— Личность, действительно, играет в истории огромную роль. С ними нашей ракетной технике и космонавтике повезло, особенно с военными. Лев Михайлович Гайдуков, начальник отдела в ЦК партии, который также ведал оборонными программами, понял, что война заканчивается и надо суметь переключить опыт и энтузиазм военных с «катюш» на создание нового вида оружия — БРДД. Именно он отстоял у Авиапрома меня и Исаева, когда мы организовали институт РАБЕ, и запретил уезжать из Германии. Потом он возглавил институт «Нордхаузен» и стал одним из авторов исторического Постановления ЦК и СМ от 13 мая 1946 года, имевшего огромное значение для создания новой отрасли.

Очень много сделал и Дмитрий Фёдорович Устинов. Гайдукову удалось уговорить наркома вооружения посмотреть, что такое ракеты. И Устинов, проявив большую смелость, решился взять на себя этот новый вид оружия. Ему тоже была свойственна увлеченность: если появлялась какая-то новая разработка или идея, Дмитрий Фёдорович, человек суровый и требовательный, находил необходимые средства для их реализации. Именно Устинов назначил Королёва начальником отдела № 3 в НИИ-88 и главным конструктором изделия № 1, то есть ракеты Р-1(копии немецкой Фау-2). Позже из этого отдела выросло наше ОКБ-1. Не могу не упомянуть С. А. Афанасьева, а также министров радиопромышленности В. Д. Калмыкова, электронной промышленности А. И. Шокина и других руководителей, которые прививали всем нам чувство огромной ответственности.

— Не секрет, что корабль «Восток» тоже появился благодаря военным.

— Тогда еще не было космических войск, но существовало разведывательное управление. И пилотируемый корабль «Восток» — это конструктивный аналог корабля-разведчика «Зенит», в появлении которого было крайне заинтересовано Министерство обороны. И разрабатывая один корабль, мы получили два, которые стали расходиться в соответствии с задачами и техническими возможностями. Сейчас это разные программы, разные технологии и производства. И наш лучший современный пилотируемый «Союз» совсем не похож на КА разведки, так же как современные спутники-разведчики совсем не пригодны для поддержания жизнеобеспечения МКС. У каждого из них свои задачи.

— При отработке техники перед пилотируемым полетом не все проходило удачно, по плану. И запуск Гагарина мог состояться лишь после двух успешных полетов «Востоков» в штатной комплектации. Насколько велик был риск?

— Все закончилось благополучно, несмотря на то, что по логике было много шансов на аварию. Два безаварийных пуска — это ерунда с точки зрения надежности. Современная теория надежности говорит, что нужно иметь по меньшей мере не менее восьми безаварийных пусков носителя, чтобы разрешить его коммерческую эксплуатацию. Коммерческую эксплуатацию, а не пилотируемый полет! Кроме того, даже при этих двух пусках были отказы, которые мы обнаружили, правда, позже, но не очень серьезные. Но и полет Гагарина проходил с замечаниями, некоторые из них могли привести к катастрофическим результатам. Но, как говорится, нам повезло.

— Но ведь ни одно из этих 11 «гагаринских» замечаний не проявилось на предварительных пусках.

— Нет, одно или даже два из них мы отметили, но как-то не обращали на них внимания. Мы в то время были гораздо менее бдительны с точки зрения надежности и качества. Все это приходит с опытом и с годами. Такие замечания, которые в свое время не считали серьезными, теперь обсуждаются на Совете главных. И по каждому из них требуются заключения, подписанные, как говорили во времена Королёва, кровью. Но это не значит, что ценность человеческой жизни была меньше. Просто тот уровень техники мы считали вполне достаточным. Да другой тогда просто не было! Все «гагаринские» замечания учли при подготовке полета Титова, и его полет был менее рискованным. Выявление замечаний, их анализ и устранение приводит к повышению надежности каждого последующего полета.

— Почему выбрали именно Гагарина? И Герман Титов, и другие тоже были хорошо подготовлены.

— Для меня лично оказалось важным, что Юрий Гагарин родом со Смоленщины. Об этом я говорил со своим близким другом Михаилом Сергеевичем Рязанским. Обсуждая кандидатов, мы оба решили, что именно Юрий Гагарин должен полететь первым. Тогда во всех анкетах был пункт: находились ли вы или ваши родственники в зоне оккупации во время войны? Но почти каждый из нас внутри протестовал против такого отношения к этим людям. И в данном случае появилась возможность хоть как-то этот протест высказать. То, что человека, жившего пусть даже недолго и в детстве, на оккупированной территории в оккупации, запустят в космос, уже могло стать определенным показателем изменений в идеологии и политике. И вообще я считаю, что надо было наградить не только тех, кто создавал технику и обеспечивал этот полет, но и тех, кто сделал правильный выбор первого космонавта планеты.

— Юрий Гагарин первым шагнул в неизвестность. Ничего не утаивая, он докладывал о ходе полета...

— Гагарин четко отмечал все отклонения от программы, да и сел не там, где планировалось. Но он не испугался, сориентировался и обо всем честно рассказал. Правда, нам тогда было не до расследований — это омрачило бы праздник. Когда я заикнулся об этом Королёву, который всегда очень внимательно во все вникал, он от меня отмахнулся и дал понять, чтобы я не совался к нему с этим делами. Дело сделано, мир ликует! Нам с Мишиным не повезло, мы не попали на торжества по поводу полета Гагарина и оставались на Байконуре готовить к пуску ракету Р-9. Это тот редкий случай, когда я и Василий Павлович были в обиде на Королёва. Наши жены в знак солидарности с мужьями не поехали в Кремль, хотя им прислали приглашения.

— Какое счастье, что мы стали первыми!

— Королёв очень болезненно относился к тому, что американцы тоже готовят запуск человека. Он не мог допустить даже мысли, что мы можем опоздать и счел бы это своим личным поражением. Поэтому он решил, что можно пойти на риск. Хрущёв тоже мог рисковать. Но ему было мало мнения одного Королёва, для него авторитетом являлся Келдыш, который тоже был увлеченным человеком. Он объяснил Хрущёву, что определенная доля риска сохраняется, но чтобы ее значительно снизить, потребуется время и пуски еще трех кораблей, чтобы набрать статистику и так далее. Так мы получили согласие Хрущёва, без которого послать человека в космос не могли. Правда, когда зашла речь о том, кто полетит первым — Гагарин или Титов (это по телефону спросил Королёв), Хрущев ответил, чтобы мы решали сами.

Американцы через месяц совершили суборбитальный полет, потому что им не хватало грузоподъемности ракеты для выведения в космос пилотируемого корабля. А Р-7 могла это сделать, потому что предназначалась для тяжелой водородной бомбы. Я бы сказал так: если бы не эта бомба, может быть, не было бы и полета Гагарина.

— Какие задачи стоят перед нами сегодня?

— В РКК «Энергия» проходил Совет главных, на котором обсуждался запуск пилотируемого «Союза», получившего имя «Гагарин». Выступающие докладывали о готовности корабля и экипажа к старту. А представитель NASA с грустью рассказал, что у них состоится еще один, максимум два полета шаттла. На этом эпоха «челноков» закончится, и эти корабли можно будет изучать в музеях. Доставку экипажей на МКС возьмут на себя российские «Союзы». А телескоп «Хаббл» будет работать до тех пор, пока не выйдет из строя, потому что поддерживать его работоспособность без участия человека невозможно. Но «Хаббл» уже дал невероятное количество информации, для изучения которой ученым понадобятся годы.

Сейчас американцы делают новый корабль, который будет приземляться на парашюте, как говорится, «на тряпках». По нему у NASA возникли разногласия с президентом США, однако работы продолжаются. В то же время в США активно развивается и частная космонавтика. Уже состоялся пуск частного носителя с частной полезной нагрузкой, и 3 тонны полезного груза благополучно вернулись на Землю. И все это без участия NASA!

Сегодня нужно искать новые цели, и такая проблема стоит перед всем человечеством. Мне нравится, что американцы занимаются изучением Вселенной и мироздания в целом. Они создают КА типа «Кассини», «Хаббла» и в то же время делают спутники для ДЗЗ. Но все прочие заинтересованы в чисто коммерческом использовании космонавтики, в эксплуатации уникальной геостационарной орбиты (ГСО), на которой в области экватора «толкаются локтями» десятки спутников связи. Уже сейчас она становится предметом спора. А что будет дальше?

Еще до развала Союза РКК «Энергия» предлагала запустить на ГСО тяжелую платформу, на которой могут разместиться сотни ретрансляторов. Продажа стволов связи всем заинтересованным партнерам помогла бы избежать дефицита места на ГСО. Такая платформа позволяет покрыть большие участки земной поверхности, кроме сверхвысоких широт — там, конечно, нужны высокоорбитальные КА с траекторией типа «Молнии». Имея три-четыре таких спутника, мы бы сняли все проблемы связи для России.

Второй проект — строительство базы на Луне. Луна должна стать частью земной цивилизации не только для изучения количества кратеров — там должны быть производства для разработки ресурсов самой Луны, которые мы не знаем еще до конца, обсерватории на другой стороне светила, которым не мешает земная атмосфера. Чтобы решить эту глобальную задачу для всего человечества, тоже нужна своего рода централизованная экономическая система. Нечто похожее делается сейчас в Сочи: колоссальные бюджетные средства брошены на создание к 2014 году огромного спортивно-оздоровительного комплекса, на строительство домов, отелей, дорог, на переселение людей и так далее. Это, если хотите, отголоски той же системы. Но сейчас премьер страны лично взял на себя руководство строительством такого грандиозного по масштабам олимпийского центра. Однако при старой мобилизационной экономике никаких «живых» денег, которые могли бы осесть в чужих карманах, просто не существовало.

Сегодня Россия не способна одна создать базу на Луне. А вот Китай, если захочет — сможет, да и Америка тоже, благодаря своим гигантским экономическим ресурсам. Но для этого им придется создать что-то вроде ВПК и следить, чтобы деньги не прилипали к рукам олигархов.

Но сдается мне, без России ничего ни у кого не получится.

Мне 99 лет, и я чувствую удовлетворение от того, что оказался активным участником событий, имевших историческое значение. Но грустно осознавать, что мы одни в обозримом пространстве. Телескоп «Хаббл» обнаружил сотни экзопланет, но нигде нет условий для жизни. Сейчас единственная надежда на Европу — спутник Юпитера, где под твердой ледяной оболочкой якобы находятся океаны воды. Может быть, там найдутся следы жизни. Но пока разум свойственен только человеку, обитателю планеты Земля.

Екатерина Белоглазова, "Российский космос"